Карлик
Не мальчик и не старичок.
Изморщен весь, как перчик,
как перца тощего стручок
или сверчок запечный.
Его как будто отсекли
остатком и довеском.
Провисли руки до земли
в бессилии недетском.
Я дверь помог открыть — и он
благодарил спокойно,
столь полно в мысли погружён,
своим несходством ограждён
и столь не слит с толпою,
что весь проспект, как высший свет
стоп-кадром на минуту
застыл; и ощутил я вслед
не сострадание, о нет,
а зависть почему-то.
Между дряхлых холмов перегоны.
Сдвиги, свихи суставов земных.
Малахитовые фараоны
спят, очей не смыкая своих.
Реки, словно широкие жесты
размыканья пространства — гляди.
И мосты, как трагедий сюжеты —
отгремят, и опять впереди.
Ты — хорош! Нелюдимый, дремучий —
плотовщик, солевар и грабарь.
И до самых бровей нахлобучен
облаков твоих серый кепарь.
Я сошёл, отряхнув от условной
пыли странствий шевро башмаков.
Тут знакомому я — незнакомый,
дальний свойственник полузаконный.
Кто таков? Много тут ездоков,
едоков без гроша, проходивших
ниоткуль из нигде, по статье;
песни певших, слова говоривших
о своём ли, чужом ли бытье.
Расставались мы, не печалясь.
И теперь меня чёрт ли принёс?
Поезд, к зябнущей станции чалясь,
изогнулся с приязнью, как пёс.
Здесь были деревни. От них ничего не осталось.
Осотом зарос понемногу погост.
Земля от людей накопила такую усталость,
что тут же забылась, не чуя метелей и гроз.
Не надо жалеть ни поля, ни поклонные поймы.
Об их одиночестве нам ли скорбеть?
Здесь были деревни. О них ещё кое-кто помнит.
Запомнят ли нас? Не спеши и по чести ответь!
Встревожит берёзы порыв ледяной с океана —
и град по заречью пройдёт, как варяг.
А в ясную полночь мерцающим зельем тумана
всклубится глубокий, глотающий эхо овраг.
И то, что звалось яровым ли, озимым ли клином,
не стало, как древле, названья иметь.
Я здесь как пришелец — в пространстве безмерно тоскливом.
А вечность спустя, тут хозяином хаживал кметь.
Я в лес углубился, где гул одиночества глуше.
К поляне, что светом, как линза, полна,
я вышел, блуждая, и в ярких цветах обнаружил
былинку одну — ту, что взгляду не сразу видна.
Средь жадных, и праздных, и тянущих млечную влагу,
и зевы разъявших, нарядных, хмельных,
стоял этот злак — серый стебель был твёрд, как отвага,—
не принял он ласки изнеженных пальцев моих.
И вот мне открылось: то колосом дикой пшеницы
в тайге нелюдимой и втайне от всех и всего
земля отдохнувшая стала в работу проситься,
как просится глина на круг гончара своего.
Да будет! — Пойдут облака волоокие цугом
над полем, где встанет грядущего хлеб.
И дали великие стронутся — медленным кругом —
и в поте замесится глина трудов и судеб.
Так будет опять. Ведь забота земли неизменна.
И колосу дикой пшеницы расти,
как будто ещё не повержена власть Карфагена
и тысячелетье ещё до Крещенья Руси.
г. Москва
Анна Верина
Как в первый день
Иду одна.
А тьма вокруг всё глуше.
Ни дружеской руки, ни огонька.
Под рёбрами дрожит комочек стужи —
Осколок мирового ледника.
А за спиной всё явственней, всё ближе
Незримый кто-то шаркает за мной,
Мои обиды, словно бусы, нижет,
И дышит непонятною виной.
Грешна, как все.
Но кто грехи измерит?..
И с добродетелями их соотнесёт?..
Ступаю наугад.
Но где же Берег?
И Лодка на зеркальной глади вод?..
Сплошные декабри.
Похолодало.
И сердце больше гимнов не поёт.
Я возвращаюсь к прошлому устало,
А прошлое меня не узнаёт.
А будущее взгляд отводит молча.
Я вижу тень оплавленной свечи
И жизни опадающие клочья.
Они ещё, как пепел, горячи.
О, дни мои!.. Густеющее время,
В котором тяжелеет каждый шаг.
Утихомиренно ступаю вслед за теми,
Кто Вечности несёт свой белый флаг.
Выгуливаю дождь на огороде.
О, как он бесподобно шелестит.
Он чист и наг, желанный гость природе.
В моём наделе — целый день гостит.
Умыто дышат лёгким паром грядки.
Играет капля в пазухе листа.
У тучки солнце выиграло прятки.
И вся земля, как в Первый День, чиста.
А я научилась уже притворяться…
И маски носить…
И сквозь слёзы смеяться…
Ещё я умею, как гиря, молчать
И внутрь неслышно и тонко кричать…
Могу и счастливою быть научиться
И безрассудно банально влюбиться…
Только на выжженной чёрной крови
Вряд ли взойдёт одуванчик любви.
В тот год опоздавшего лета
Не сохла листва на берёзах,
В конвульсиях билась планета,
В потопах, цунами и грозах.
И грустно молчало на дачах
Морщинистое населенье.
В тот год отвернулась удача —
Напали дожди на селенья.
А где-то жара допекала.
Текли ледники на вершинах,
Крошились могучие скалы,
И суша рождалась в пучинах.
И не было в мире покоя
Для зверя и для человека.
И не было славного Ноя
Средь нас с чертежами Ковчега.
Ах, как душа покоя просит.
Давно обиды прощены.
Я словно поле, где колосья
Тугими зёрнами полны.
Крестьянкой в чёрном балахоне
Я буду скошена. Меня
Земля, как мать, возьмёт в ладони.
Стихов останется стерня.
г. Ижевск
Олег Хомяков
Из разных тетрадей
Порой мне кажется, что есть у жизни — дубль.
Как пара рук и ног у человека,
Как пара глаз!..
Лишь в песне в поле дуб
Стоит один, если не век — полвека.
В театре у актёра есть дублёр:
Что «жизнь — театр, и все мы в нём актёры»,
Шекспир был прав.
Со сцены до сих пор
Мы внемлем этой правде век который.
К конструкторам прислушаться пора:
Они за подстраховочные схемы.
Великий риск — космический корабль
Слать в небо, не дублируя системы
Главнейшие: двукратно
И трёхкратно!..
А человек?
Ужели так превратно
Поймём мы Бога замысел о нас?
Мол, жизнь, как и любовь, даётся раз
Один, и всё изведай в ней сполна…
Любовь — особый разговор!
Она
Возможна в бесконечных продолженьях. Но что до жизни, до судьбы? На «раз»
Согласен, но с поправкой:
Не одна.
Бессонница — плаха старости.
Клади голову на подушку
И на рубль или на полушку
Проси у Морфея сна.
Он торгуется!
Тишина.
Не луна — половинка месяца
Вдруг секирой в окошке кажется:
Грех ли вспомнится — не отмажешься,
Страх ли, полночи хмурый друг,
Сердца частый озвучит стук.
«Ты живёшь богато:
Полон дом зверья!..»
Чепуха, ребята,
Полунищий я.
Печка — не пекарня,
И простые вещи:
У меня не псарня,
Я вам не помещик!
Запустил ли автор
Пусть и не бездарный,
Двор — печальный фактор:
Век безгонорарный.
Трубочку-жалейку
Мне б иметь не вредно:
Хлев ни за копейку
Сдал я псам в аренду.
И уж, коль бесплатна,
Значит, и бессрочна:
Не вернут обратно
Площадь — это точно!..
Выйду — не укусят.
Попрошайки — в меру.
Видят, что невкусен
Хлеб пенсионера.
В огороде, вроде,
Я могу, работник,
Только не помещик,
Только не охотник.
г. Шарья
